– Женька, шинель давай. Крючки прилеплю.
Без шинели стало вовсе холодно. Женька сидел на корточках, ежась, смотрел на мертвый осинник. Стыли промокшие колени. За спиной шепотом материлась сержантша, орудовала иглой. Капитан, уже перестал казаться островком снега, – накинул поверх исподнего гимнастерку.
– Катя, в темпе, в темпе.
– Ладно, потом по-настоящему прилеплю. Наряжайся, Земляков…
Бежали вдоль островков снега. Мягкая хвоя пружинила под ногами, иногда подошвы сапог предательски скользили по размокшей земле. Капитан двигался первым, вещмешок скакал по его бурой спине. Неудобная вещь. Женька нес свой в руке, – из-за легкости поклажа сваливалась с плеча. Кобура пистолета похлопывала по боку. Чувство нереальности происходящего лишь усиливалось. Группа двигалась прямо к охающим вздохам разрывов. Женька чувствовал, как внутри нарастает чувство протеста – зачем туда? Зачем вообще всё это придумали? За спиной чуть слышно топали сапоги сержантши. Конвой, да? А ведь не имели вы права. Не имели…
Тропинка начала забирать вправо, капитан на миг приостановился:
– Срежем, а, Кать?
– Давай, там вроде повыше, осмотримся.
Промоина, полная серого снега, несколько деревьев. Яма, вокруг вывернутый желтоватый песок. Воронка? Щепа, скрюченная проволока, невнятное смятое железо, – кое-где на нем еще заметны чешуйки защитной краски. Что-то серое, распластанное. Стертый каблук с налипшими сосновыми иглами. Женька шарахнулся.
– Спокойно! – сержантская рука крепко приложила между лопаток, заставила скакнуть через обломанные ветви.
– Там мертвый! Убитый!
– Спокойно. Насмотришься еще.
Между крайних деревьев тянулись ямки, – неглубокие, – несколько лопат желтого мокрого песка выброшенных поверх хвои. Впереди широкая ложбина: разбросанные воронки, россыпи песка и земли, торчали из-под снега бурые колючки репейника. Дальше по гребню виднелся покосившийся плетень, еще что-то оплывшее, разрушенное.
Капитан рассматривал безлюдный гребень. Женька прижался к стволу сосны. Легкие жгло от бега, из-под шапки тек пот, но вместе с тем и холодом пробирало. Господи, сыро-то здесь как?! Наверняка прохватит. Пневмония, она ведь…
На пологом спуске неожиданно вспух черный куст взрыва. С опозданием донесся свист, глухой грохот. Женька плотнее прижался к слабо пахнущему смолой стволу. Вот теперь начало колотить по-настоящему. Даже колени дергались.
– Кать, ты где шныряешь? – не оглядываясь, спросил капитан.
– Вот, шанцевый инструмент раздобыла, – Катерина присела рядом. В её руках была саперная лопатка с ободранным, размочаленным черенком.
– Ну и на кой черт тебе оно нужно?
– Да так, руки занять, – довольно злобно объяснила Катрин.
– Брось. Не те сейчас правила. Парня успокой, и жучим дальше. Лог неприятный, но обходить его вообще непонятно как.
Катрин подняла глаза на подопечного. Женька вгляделся в живые, чуждые серому мартовскому небу, изумруды, и пробормотал:
– Мне не по себе, товарищ старший сержант.
– Еще бы. Вполне тебя понимаю. Самой неуютно. Особенно без оружия, – Катрин сердито пощупала локтем кобуру с пустым пистолетом. – Херня какая-то, а не ситуация. Вроде принудительного стриптиза. Но пока альтернатив нет. Слушай, студент-переводчик, ты только не отстраняйся от происходящего. Всё это всерьез. По-настоящему. Работать нужно. Так что пулям кланяйся, и попу береги. Давай лопатку в порядок приведем, – всё-таки, инструмент.
Она скребла куском железки разлохмаченную рукоять лопатки, Женька как мог, помогал, отковыривал щепочки. Предавались этому творческому занятию минуты две, пока капитан не поинтересовался:
– Ну, отполировали орудие производства?
– Да, можно лапами браться, – Катрин критически осмотрела шанцевый инструмент. – Что там с обстановкой?
– Серая обстановка, без оптики не разглядишь, – буркнул Варварин. – Если вы успокоились, давайте перебираться ближе к селу. Что-то там оживление назревает.
Женька с ужасом расслышал прерывистый треск – за скатом работали пулеметы. За гулом канонады потрескивание казалось комариным, несерьезным, но ведь это же по людям палят!
– Да соберись же ты, – спокойно сказала Катрин. – Война, люди бой ведут. Ты чего-то другого ожидал? Держи вот, – если по нам стучать начнут, ползи, макушку прикрывай. В тебе мозги – самое ценное.
Женька машинально сжал изуродованную рукоять лопатки.
– Вообще-то, нам только до подошвы ската добраться, дальше само пойдет, – сказал капитан. – И вообще, нечего рассиживаться. Врозь идем. Если стреляют, то следуем перебежками. Уловил, Земляков?
– Так точно, – пробормотал Женька, чувствуя, как сводит промокшие ноги.
Бежали. Женька оказался справа, прыгал через репейники и заснеженные ямы, сжимал изо всей силы глупую лопатку. Полы шинели путались в ногах, мешали бежать. Склон приближался медленно, ложбина отсюда казалась чудовищно широкой. Громыхнул на склоне разрыв, Женька упал, увидел, что остальные бегут, кинулся догонять. Остаться одному было невыносимо страшно.
Теперь бежали вверх. Склон разбух от стаявшего снега, на сапоги липла грязь. Все оскальзывались, Катрин грубо и коротко выругалась.
Наверху, у плетня стукнул выстрел. Визгливо закричали:
– Стой, стрелять буду!
– Я те, б…, выстрелю! – немедленно заорал капитан. – Не видишь, что свои? Тетеря слепая, твою…
Из окопа, вырытого в пяти шагах от плетня, смотрело двое бойцов.
– Что ж вы, сучьи дети… – капитан, уперся руками в колени, и принялся, отдуваясь, распекать сидящих в «секрете».