Самый младший лейтенант - Страница 29

Дворы, заваленные мусором. Сарайчики, всё деревянное в которых разобрано и растащено на дрова. Размокшие бумаги в снегу, оборванные провода. Мертвые окна. Заунывно ноющий на ветру, свисающий с крыши лист жести. Из живых существ лишь две галки, расхаживающие по козырьку подъезда и с надеждой поглядывающие на людей.

Женька глотнул из сунутой начальницей фляги. Вода отдавала железом. В животе немедленно заурчало. Женька смущенно спросил:

– Кать, а где люди? В смысле, гражданские? Неужели никого не осталось?

– Остались, – Катрин достала из-за голенища немецкий штык-нож, вспорола крышку банки. – Народ здесь научен горьким опытом. Чувствуют, что не сегодня, так завтра начнется пальба. Кто уходит, кто погреб готовит. А кто уже в Лесопарке, в овраге лежит. Ничего, после войны всё наладится-отстроится-забудется. Время пройдет, кое-кто начнет поговаривать, что при немцах лучше жилось. Вечный огонь в Лесопарке погасят. В целях экономии дорожающего газа. Ладно, ешь…

Женька ковырнул ложкой бурую массу. Вроде бы овощи тушеные.

– Известная немецкая провокация, – пояснила Катрин. – Сверху морковка с капустой, снизу мясо. Перемешивай…

Трофейные консервы были, в общем-то, ничего. Только хлеба к ним имелось маловато. Опергруппа не торопясь обедала, наблюдая за улицей. Кое-кто живой здесь все-таки был. Вышла из подъезда женщина, увидела военных и на всякий случай нырнула обратно. Проковылял дед с плетеной кошелкой. Прошла девочка-подросток, отчего-то очень испуганно глянула на Женьку.

– Надо бы кипятка набрать, – заметила Катрин. – Нам здесь еще гулять и гулять. Вот найдем искомый дом, прощупаем. А потом что? Где бы нам тебя с хозяйством, пристроить, а, товарищ младший лейтенант? Чтоб и мне спокойно было и тебе?

Женька пожал плечами. Город давил своей пустотой и безысходностью. Неужели это потому, что знаешь, как скоро немцы будут здесь? Ты знаешь, а остальные, выходит, просто чувствуют? Инстинктивно?

Мимо опять прошла девчонка. Некрасивая, в неуклюжем пальто. Бомжиха. Разве что коса пушистая из-под платка торчит. Снова глянула затравленно. Глаза черные. Как у грачей.

– Кать, а, Кать? – упавшим голосом промямлил Женька.

– Ну? – наставница вслед девчонке не смотрела, хотя бесспорно видела туземку.

– Кать, а она…

– Жрать она хочет, – довольно злобно сказала наставница. – Война здесь, Земляков. Со всеми вытекающими.

– А…

– Отдай, – сумрачно разрешила сержантша. – Выкрутимся как-нибудь. Один черт, аппетит соплячка перебила.

Женька подхватил полупустую банку, быстрыми шагами догнал девчонку. Та шарахнулась.

– У нас тут овощи остались. Жрать будешь? – грубо спросил Женька.

Девчонка хотела что-то сказать, но только кивнула. Вовсе она и не была похожа на галку. Глаза чересчур огромные, болезненные. Такие только в японских мультиках рисуют.

Девчонка, ссутулившись над банкой, шмыгнула во двор. Женька в полной растерянности вернулся к начальнице.

– Ну, ты джентльмен, Земляков, – насмешливо заметила Катрин. – «Жрать будешь»? Очень галантно. Хоть бы ложку забрал. Уволокла ведь боевой прибор.

– Я, наверное, сильно оброс, – мрачно сказал Женька. – Шарахаются.

– Не особенно. Красавица, видно, не слишком опытна. Обрадовалась, что на халяву нарвалась, расплачиваться не придется.

– Что?

– То самое. Неравнодушен ты к рыжеватым. Смотри, не подцепи чего-нибудь.

– Кать, да что ты такое гонишь!?

– Ладно, понравилась или просто сострадание проявил – один хрен. Ты бы хоть спросил, где здесь Чернышевский проживал?

– А он здесь проживал?

– Евгений, тебе нужно горячего и сладкого чаю попить, – сочувственно сказала наставница. – Сахар весьма способствует возобновлению умственной деятельности.

14 часов 20 минут

Перекресток улицы Чернышевского и переулка Маяковского

Нашли быстро. Номера на домах сохранились, да и вообще квартал оказался не слишком поврежден бомбежками. Катрин разглядывала дома, в основном, дореволюционные, двух и трехэтажные:

– Да, похоже, сюда знаменитые братья Веснины не успели руку приложить. Ну и ладненько, осталось угадать, в каком доме наш немецкий мемуарист ночь коротал?

Из пяти домов обитаемыми оказались лишь два. Из-за забитого досками окна за опергруппой кто-то следил. Катрин велела не останавливаться, не привлекать внимания. Свернули в безлюдный переулок, потом во двор узкого четырехэтажного дома, выходящего фасадом на перекресток. Стало понятно, почему он необитаем, – все перекрытия до первого этажа были пробиты бомбой, часть стены рухнула, зияли лестничные марши, ветерок шевелил поблекшие лохмотья обоев на стенах.

– Давай-ка, Земляков, полюбопытствуем внутренним интерьером, – начальница дружески хлопнула по плечу и Женька, придерживая винтовку, полез к ближайшему окну.

Кухня. Слои рухнувшей штукатурки, обломки кирпича, смятая кастрюля. Металлическая раковина в углу обвисла на ржавой трубе.

– Кать, здесь нагажено.

– Ясное дело, с этим и безо всякой войны не замедлили бы. Ничего, не гимназистка. Обойдешь стороной.

Выбрались к лестнице. Перила опасно покачивались, Женька старался шагать ближе к стене.

– Евгений, дай сюда винтовку, – сердитым шепотом приказала командирша. – Тебе она вроде оглобли, – только горб отягощает, а это, между прочим, заряженное оружие. Здесь война идет, если ты еще не понял. И винтовки люди не из мазохистских побуждений таскают.

– Какая здесь война, – пробормотал Женька. – Здесь разруха и помойка жуткая.