Тоскливо сиделось. В соседней комнате возились связисты. Старшим там был мальчишка лейтенант, года на два помладше Женьки. Воняло канифолью, что-то паяли, приглушенно ругались. Во дворе установили антенну, замаскированную за дряхлой голубятней. Еще утром замученные телефонисты протянули связь, теперь телефонный аппарат стоял под рукой у маленького лейтенанта. Женька в радиоделе ничего не понимал, – работают люди, что-то ремонтируют, лампы меняют, – при всем желании ничем им не поможешь. Вот если бы с компьютером ковырялись…
Женька бережно вставил в автомат магазин, вздохнул, и вежливо поскребся в дверь на кухню, где сидела ядовитая хозяйка:
– Тетенька, а можно воды нагреть? Умыться, да побриться бы…
– Що тебе там, сопляк, брить? И пушка квелого на мордасах нету, – проворчала добрая женщина.
– Положено нам бриться, – печально признался Женька. – Хочешь не хочешь, а скоблись. Дисциплина. Давайте я дров и воды принесу. А заборчик мы вам подопрем, когда уезжать будем. Мы же не нарочно, честное слово. Вас как звать по имени-отчеству? Неудобно как-то, не познакомились…
Хозяйку звали Наталья Семеновна. Воду она носить не доверила, сама приволокла откуда-то ведро. Женька почтительно выслушал лекцию о том, как тяжко нынче топить печь, наколол лучинок. Вода грелась, хозяйка рассказывала, как голодно жили в первую зиму при немцах. Женька ужасался. Вполне искренне, – Катька была права, стоило послушать, и вовсе не ерундой чужие заботы кажутся.
Женька осторожно скребся видавшим виды станком перед мутным зеркалом, резался нещадно. В гестапо это лезвие выдумали, не иначе. Пострадавший накануне нос начало щипать. Хозяйка смотрела, головой качала:
– Да не та бритва, – оправдался Женька. – Своей я, ого, как…
– Воно и видно. Сбрызнись, герой, а то рожа распухнэ, – хозяйка выкопала откуда-то из глубин рассохшегося комода замысловатый флакон с одеколоном. – От зятя память осталась.
Женька осторожно похлопал себя по горящим щекам, – запах был приятный. Надо же «Северный», производства какого-то таинственного ТЭЖЭ. Умели делать.
– Спасибо, тетя Ната. Мыло вам оставлю. Вот только ребята побреются…
– Осчастливил, генерал, – тетка беззубо ухмыльнулась. – Вы б немца пошвыдшэ добили.
– Стараемся. Но он же, гад, упирается…
Женька заглянул к связистам:
– Товарищи, у кого минута найдется, – там воды нагрели. Умыться, побриться…
– А чай случаем не случится? – живо откликнулся связист постарше.
– Хозяйка малость подобрела, можем организовать…
Женька достал из запасов группы банку тушенки. Хлеб у связистов имелся свой, нашелся и комок облепленных махоркой карамелек. Хозяйка заварила липовый цвет. Лейтенант-связист, и за столом торопливо зачищал провода, не глядя, прихлебывал из мятой кружки:
– Не успеем, поздно начали, – он кивнул в сторону окна.
За окном глухо громыхало, – немецкая авиация непрерывно бомбила северный пригород.
– Успеем, главное чтобы толк вышел, – боец поспешно запихал в рот горбушку, намазанную тушенкой.
Они пошли работать, а Женьке стало совсем невмоготу.
Тарахтение мотоцикла услыхали издалека, – из комнаты высунулся связист с винтовкой.
– Я гляну, – поспешно заверил Женька, схватил автомат и бросился к двери.
Стоя у щелястой калитки, взвел затвор. Мотоцикл медленно ехал по улочке, бойцы на нем настороженно вертели головами. Притормозили:
– Эй, из 179-й есть кто?
– А чего нужно? – Женька, держа автомат наготове, стволом приоткрыл калитку. Бойцы были явно свои, – в драных телогрейках и с ППШ, в коляске сидел бледный рыжеволосый парень, очевидно, раненный. Но Земляков, наученный горьким опытом, выскакивать не торопился.
– Из Особого отдела будете? – старшина, пытался разглядеть собеседника. – Кто у вас там старший? Варварин или Лемешев?
– Ну, допустим Варварин, – отозвался Женька, с некоторым облегчением.
– Переводчика позови, пусть товар примет, – старшина с неожиданной злостью пихнул раненого в загривок. – Пока не сдох ганс, мать его…
Женька показал удостоверение, расписался на каком-то клочке бумаги. Немца, в широкой свободной куртке-парке, вышвырнули из люльки прямо на дорогу. Фриц пытался сесть, упираясь связанными руками. Левая нога пленного была разута и перетянута пропитавшейся кровью тряпкой.
– Едва взяли, суку, – злобно пояснил старшина. – Он же и одноногий ползает быстрей, чем мы бегаем. А пока ихнюю бронемашину жгли, мы четверых потеряли. Вы, когда закончите, в тыл гада не вздумайте отправлять. Наглый, фашистюга…
– Разберемся, – мрачно пообещал Женька.
Мотоциклисты укатили. Женька сунул в карман шинели документы немца и вежливо сказал по-немецки:
– Вставайте, господин штурмман. В доме вам будет удобнее.
Пленный покосился из-под рыжеватой челки, и пробормотал:
– Я ранен. Вы обязаны отправить меня в госпиталь для военнопленных.
Женька прошелся вокруг сидящего фрица. Да, положеньице. Не тащить же его на себе. Или тащить? Раз прислали, значит нужен. Но и унижаться нельзя. Потом этого типа допрашивать придется. Что Катерина в таком случае сделала бы? Пристрелила сразу? Нет, у нее в голове прежде всего целесообразность.
– Видите ли, господин штурмман, с такими легкими ранениями у нас не принято отправлять в госпиталь, – мягко сказал Женька. – В крайнем случае, в медицинский батальон. Зальют йодом конечность и все проблемы.
Немец ниже нагнул голову:
– Стреляйте, господин комиссар, и покончим с этим.