Самый младший лейтенант - Страница 56

12 часов 30 минут

Улица Академика Павлова. Штаб 179-й отбр

Пришлось потесниться. В подвал набилось человек двадцать связистов и командиров. Все попадали кто куда. Измученному капитану Варварину начальница очистила VIP-место на крышке стола. Народ похрапывал, а Катрин улизнула на улицу. Над северной и восточной частью города наступило затишье.

Женька водил обломанным ногтем по плану города. Карта была схематическая, выдранная из какого-то доисторического путеводителя. Новые кварталы, типа знакомой улицы Веснина, отсутствовали, зато план расцвечивали размашистые росчерки синего и красного карандаша. В общем, обстановка уже изменилась, а к завтрашнему, решающему дню вектор изменится еще глубже. В улицах Женька вполне ориентировался. «Географическим кретинизмом не страдаешь», как сказала начальница. Это похвала такая.

Завтра придется идти вот сюда. Кварталы уже будут под немцами, но просочиться можно. Плотность, что у наших частей, что у немецких, – низкая. Странная штука – окружение. Как хочешь, так и трактуй.

Женька сложил карту и пошел к печке, – подсунуть пару расщепленных досок. Вокруг сопели и храпели люди. Запахов Женька уже особо не чувствовал, неудобства тоже. Что там Катерина плела про разделение на «них» и «нас»? Это кто делит? Глупости. Вот ляпнут на крышу 250 осколочно-фугасных кг и кто погибших на том свете разделять на «местных» и «гостей» будет?

Явилась начальница, опять сердитая и озабоченная. Покрутила носом, – видимо, дух в подвале был не из легких. Поставила на печку-бочку чайник. Словно по команде завозился, сел на столе капитан Варварин, попытался разглядеть часы на руке.

– Что со временем?

– Без пяти два, – ответила Катерина, доставая из кармана газетный фунтик с сахаром.

– Чего меня не разбудили? Не «котлы» у меня, а черт знает что.

– Мои возьмите, товарищ капитан. У меня лишние, – предложил Женька.

– Давай, – Варварин похлопал слипающимися ресницами, разглядывая часы. – «Хелеус»? Богатеешь, Земляков? И кто тебя мародерству учит?

– Он сам учится, – пробормотала Катрин. – Втянулся.

– Естественно. Что вчера за история приключилась с массовым сбором трофеев и автотехники?

– Поддержали действия наших танковых войск. Без особого риска. Вы, товарищ капитан, словечко замолвите насчет награждения экипажа нашего танчика. Они там дали жару.

– Ты этот протекционизм брось, Мезина. Я и так помню. Живы будут ребята – их отметят. Сейчас все равно на ремонте ваш «танчик», ходовую ему латают. Что у нас с чаем?

В чай начальница вбухала весь сахар, раздала по сухарю и разломала плитку немецкого шоколада. Сама сидела на корточках, ковырялась в печке.

– Катерина, что за вызывающее выражение спины? – поинтересовался капитан, наконец разлепивший глаза.

– Я сейчас на узле связи околачивалась, – пробормотала Мезина. – Обстановка без изменений. У парка немцы нажимают. И у Клингородка без изменений.

– Пока ничего не получилось. Ну, нет свободного транспорта, понимаешь? Генерал-майор в курсе. Обещают ночью всех вывезти. Сейчас все равно колонну разбомбят. У нас еще сутки есть.

Катрин глянула исподлобья:

– Сутки? Сейчас немцы злые. Майера мы съели. К вечеру «KRAAS» выйдет к площади. Как там получится? Гарантии даешь?

– Гарантии? – зловещим шепотом поинтересовался капитан. – Охренела, товарищ младший лейтенант? А если к вечеру нас к ХТЗ вышибут? Как мы с объектом встречаться будем? Под личиной героических партизан-подпольщиков? Тут вся оборона трещит…

– Потрещит-потрещит и стабилизируется, – не менее злобно прошептала Катерина. – И с объектом этим вонючим мы встретимся. Сокровище, блин…. Это наши отдельные внутренние дела. А раненые – это общее.

Женька, наконец, сообразил о чем речь идет. В Клингородке на улице Тринклера расположен 1-й армейский сортировочный госпиталь. Раненые там остались. В «нулевом» векторе госпиталь успели эвакуировать лишь частично. 13 марта около 15 часов в Клингородке появились немцы. Эсэсовская команда некоего Шульца. Точно звание этого урода установить не удалось. В корпусе № 8 сожжено около 300 человек. Пытавшихся выбраться из горящего здания расстреливали на месте. Раненых в остальных корпусах – с 14-го по 17-е марта. Ямы там во дворе…

– Здесь три машины, – сказала Катрин. – Дай пару бойцов. К вечеру здесь буду.

– А авиационное прикрытие тебе не выделить? ШАД тебе хватит? Вы даже за город не выскочите. Перестань дурить.

– В сумерках проскочим, – упрямо сказала Катя. – Чего мне здесь пухнуть?

– Ну да, скучно тебе. Ты три машины как грузить будешь? По жребию?

– Не знаю, – Катрин с яростью пихнула в печку обломок доски. – Мне задача поставлена – помочь с рандеву. Я помогу. Завтра. А сейчас сидеть не стану. Я под Балаклавой из одного бывшего монастыря уходила. Почти последняя. Там, в монастыре, два санбата полностью остались. Море, обрыв, и три сотни побитой братвы, что даже гранату удержать в руках сил не имели. Понимаешь, я такое помнить просто не могу.

– Всё сделаем. Ночью. Три машины все равно ничего не решат.

– Так дай больше.

– Я тебе что – начальник гарнизона?

– А он что, без совести? К комбригу обратись. Наскребется что-то.

– Кать, нельзя сейчас. Город еще держится. Панику поднимать…

– Какая, в жопу, паника?! С санаторного лечения раненых срываем? Там через три часа танки будут.

– Вот ты сука, Катька! Как я это объяснить должен?

– Не знаю. Ты внедренный агент, ты и выдумывай.

– Я не для этого здесь.